Военные медики в годы Первой мировой войны.
РОДИНА №9, 2004год.
По данным главного военно-санитарного инспектора, накануне Первой мировой войны армия была обеспечена медико-санитарными средствами всего на четыре месяца. Имелся также четырехмесячный запас медицинского имущества, положенного по каталогу, для 76 корпусов численностью в 50 тысяч каждый, 122 лазаретов, 850 полевых и 79 крепостных госпиталей, 74 военно-санитарных транспортов, 100 военно-санитарных поездов и на 76 020 коек для крепостей. Вдовствующая императрица Мария Федоровна оптимистично отмечала, что «гроза военных событий застала Российское общество Красного Креста вполне подготовленным к многотрудному делу помощи больным и раненым воинам». Все расчеты по подготовке к грядущему мировому конфликту проводились исходя из примеров русско-японской кампании.
«Положительным опытом» считалась система эвакуации раненых с театра военных действий в глубь страны в качестве основы организации военно-санитарной службы. После 1905 года получила развитие идея эвакуации «во что бы то ни стало», мотивированная тем, что «при теперешнем способе ведения войны и теперешнем способе передвижения, на первом плане стоит эвакуационная система, разве с небольшим уклоном в пользу тяжелораненых и больных, которых даже в случае отступления следует оставить под защитой Женевской конвенции». Ошибочность такого выбора в полной мере проявилась в ходе войны 1914-1918 годов.
Во «Временном положении об эвакуации раненых и больных воинов» отмечалось, что «действующая армия нуждается в постоянном удалении от нее раненых и больных, дабы их присутствие не стесняло ее подвижности и не оказывало неблагоприятного влияния на находящихся в ее рядах чинов. Удовлетворение как этого требования, так и необходимости избежать скопления раненых и больных в тылу армии и тем предупредить возможность возникновения здесь эпидемий и заражения путей сообщения, составляет задачу эвакуации раненых и больных».
1. Головной эвакуационный пункт был предназначен для приема и временного размещения раненых и больных, доставляемых из корпусных районов, до их отправки на тыловой эвакуационный пункт.
2. Тыловой эвакуационный пункт занимался сортировкой пострадавших по степени тяжести для дальнейшей отправки на распределительные пункты и их временного размещения.
3. Распределительный эвакуационный пункт располагался во внутреннем районе, в узле железной дороги, как можно ближе к границе тылового района. Отсюда раненые подлежали дальнейшей эвакуации в окружные эвакуационные пункты.
4. Окружной эвакуационный пункт находился в каждом военном округе, где раненые должны были содержаться до полного выздоровления.
Но для обеспечения выполнения поставленной задачи требовалась стройная, планомерная система эвакуации, которая предусматривала бы «пути сообщения шоссейные и железнодорожные, когда в тылу есть города с хорошо оборудованными госпиталями, а на фронте достаточное количество помещений для этапных и подвижных лазаретов».
Недальновидность расчетов военного ведомства по организации медицинской помощи не заставила себя долго ждать, ведь не были учтены ни очевидная масштабность войны, ни появление новых эффективных средств поражения (пулеметы, огнеметы, танки, отравляющие вещества, разрывные пули),
«Необычная прежде всего длительность боя, ведущегося непрерывно, в то время, как в прежние войны, в том числе и в русско-японскую, бои велись лишь периодами, а остальное время было посвящено маневрированию, укреплению позиций и т. д. Необычайная сила огня, когда, например, после удачного шрапнельного залпа из 250 человек остается не получившими ранения всего 7 человек», — отмечалось в журнале заседания Главного Управления РОКК от 14 сентября 1914 года.
С первым потоком раненых, которых старались срочно переместить в тыл, эвакуационная система начала давать сбои. При большом наплыве раненых они скапливались на головных эвакуационных пунктах, случалось, что сутками стояли в ожидании отправления. «Часто, почти от позиций, шли до тыловых пунктов транзитом, то от головных пунктов в глубь страны». 18 сентября 1914 года начальник Генерального штаба телеграфировал начальникам снабжения армий Северо-Западного и Юго-Западного фронта: «Поезда с ранеными следуют не по расписанию, без предварительного уведомления эвакуационных и продовольственных пунктов, без медикаментов, перевязочных средств».
Хирург действующей армии профессор В. А. Оппель считал, что «при достаточном количестве санитарных поездов, увозящих раненых на тыловые эвакуационные пункты, пробки раненых могут быть прекращены, но поездов не хватает» (Военно-санитарных поездов у военного ведомства было всего 259). 1 сентября 1914 года начальник Виленского жандармского полицейского управления железных дорог сообщал начальнику Барановичского отделения своего ведомства: «На станции Пинск вторые сутки скопление более 3000 раненых. Есть эшелоны по два дня некормленые. У эвакуационной комиссии перевозка, кормление и дальнейшая эвакуация не организованы. Среди раненых растет недовольство».
«Развозка раненых была неправильна, поезда шли, например, не по заранее намеченным направлениям, их не встречали питательные пункты и на местах остановок не приспособлено было кормление. Первое время приходили в ужас от этой картины. В Москву приходили поезда с некормлеными несколько суток людьми, с ранами не перевязанными, а если перевязывали однажды, в течение нескольких дней не перевязывали вновь. Иногда даже с таким количеством мух и червей, что трудно даже медицинскому персоналу выносить такие ужасы, которые обнаруживались при осмотре раненых», — отмечал в докладе на заседании бюджетной комиссии от 10 декабря 1915 года член Государственной думы А. И. Шингарев. «Значительное большинство прибывало в виде, часто заставлявшем удивляться крепости и живучести человеческого организма», — делился на 14-м съезде российских хирургов наблюдениями хирург действующей армии Н. Н. Теребинский.
Санитарных поездов не хватало, поэтому раненых зачастую перевозили «в возвращавшихся порожняком составах, только что освободившихся от воинских эшелонов, не очищенных иногда от конского навоза, без соломы, фонарей, сходней и других необходимых принадлежностей». Результатом такой эвакуации «транзитом» было то, что в Петрограде и в Москве в сентябре 1914 года сосредоточилось около 80 процентов раненых. Если нормальная грузоподъемность поезда составляла от 450 до 500 раненых, то каждый поезд в начале войны привозил 360-400 человек, не подлежавших необходимой эвакуации.
Люди, получившие не очень серьезное ранение, самостоятельно отправлялись к перевязочным отрядам, а затем — в эвакуационный пункт. Тяжелораненые же были вынуждены ждать наступления ночи, когда закончится бой, в надежде, что их найдут и подберут санитары. Понятно, что оценивать каждое ранение на головном эвакуационном пункте не представлялось возможным. К тому же отдельные воины причиняли себе повреждения умышленно. Многие считали себя счастливцами, если получали рану. «Разбитые нравственно, всеми силами рвутся в глубь страны, заползают в пустые вагоны, не принадлежащие санитарным поездам, лишь бы быть перевезенными».
Многие лечебные учреждения оказались не готовыми к приему раненых. В телеграмме главного начальника снабжения армии Юго-Западного фронта в Ставку от 6 сентября 1914 года говорится, что «согласно мобилизационному расписанию, в тыловой район Юго-Западного фронта должны были прибыть 100 госпиталей, из них подвижных — 26, запасных — 74. В действительности в указанный район всего прибыло 54 госпиталя, не дослано 46 госпиталей, Нужда в госпиталях огромная, недостаток их отражается крайне вредно на деле. Телеграфировал главному военно-санитарному инспектору просьбу безотлагательно направить недостающие госпитали». Нет оснований сомневаться, что подобный недостаток лечебных учреждений имел место по всем трем фронтам в начале войны.
Из рапорта начальника Эвакуационного управления Генерального управления Главного штаба (ГУТШ) начальнику ГУГШ от 23 августа 1914 года следует, что «учреждения внутренней эвакуационной организации совершенно не готовы к приему и размещению больных и раненых». По подсчетам военного ведомства, общее число коек, подготовленных для приема раненых, должно было составить 280 тысяч.
Положение нормализовалось, после того как организацией медицинской помощи сначала в тылу, а затем и на театре военных действий занялись Всероссийский земский (ВЗС) и Всероссийский городской союзы (ВСГ). Они взяли на себя заботу по организации больничных мест — 155 400 коек. В отчете Главного комитета Земского союза говорилось, что «военное ведомство направило свои силы и средства на удовлетворение потребностей действующей армии в отношении ее боевого снаряжения и организации санитарной части на театре военных действий, а все дело помощи больным и раненым во внутренних районах было поручено общественным организациям».
Нехватка транспорта и недостаточная протяженность железных дорог не давали возможности равномерно заполнить больными и ранеными весь созданный объем больничных мест в лечебных учреждениях. Раненые накапливались в распределительных пунктах, куда их свозили с передовых позиций, в результате чего близлежащие эвакуационные пункты были переполнены, а лечебные учреждения в отдаленных районах пустовали. Средний процент заполнения коек внутренней эвакуации в первый период войны составлял около 50, а затем колебался между 70-77. Занятость лечебных учреждений в отдаленных районах до конца войны так и не достигла 100 процентов.
Информация о количестве коек была необъективной, и тем самым создавались трудности в размещении больных и раненых воинских чинов, нарушалась работа по организации медицинской помощи. Типичной была ситуация, когда в начале сентября 1914 года главноуполномоченному Земского союза «внезапно заявлено было о том, что через 12 часов в Москву, для размещения, прибывает 21 поезд с ранеными в числе около 15 000 человек». Отправлявшие эти поезда не заботились ни о количестве больничных мест в городе, ни о запасе продуктов, необходимых для питания раненых.
Еще одним недостатком существовавшей системы было обилие ведомств и учреждений, имевших различную подчиненность, но занимавшихся одним делом. Это было закономерно, поскольку эвакуацией раненых и больных ведало Главное управление Генерального штаба, а лечением пострадавших в полевых и стационарных лечебных заведениях и эвакуацией на грунтовых участках — санитарные начальники фронтов и армий, РОКК, ВЗС и ВСГ. Функцией Главного санитарного управления было снабжение медицинским имуществом, учет и распределение медицинских кадров, а снабжение санитарно-хозяйственным имуществом находилось в руках Главного интендантского управления.
В сентябре 1914 года была предпринята попытка объединить усилия ведомств, но верховным начальником санитарной и эвакуационной части стал человек, далекий от медицины и не обладавший опытом профессионального администратора, но состоявший в родстве с Николаем II — принц А. П. Ольденбургский. К качественным изменениям это не привело.
Спустя два года после вступления России в войну вопрос о единой системе обеспечения медицинской помощью все еще оставался открытым.
В декабре 1916 года на XIV съезде российских хирургов профессор, лейб-хирург, член Главного управления РОКК Н. А. Вельяминов говорил об «отсутствии на фронте компетентного центрального органа, руководящего всеми делами врачебно-санитар-ной помощи в армии» и о необходимости «объединения деятельности различных ведомств и организаций, причастных к санитарному делу». На этом же съезде хирург П. Г. Корнеев отмечал: «Между учреждениями военно-санитарных и общественных организаций нет тесного контакта. Да он и невозможен. Постановка дела в военно-санитарном ведомстве достаточно выяснена. В учреждениях частной и общественной помощи также нет полного единства, каждая организация имеет свой центр, свой уклад, и связь устанавливается лишь чисто внешняя».
И только в приказе Временного правительства по военному ведомству № 417 от 29 июня 1917-го говорилось о «немедленном сформировании Временного главного Военно-санитарного совета и Центрального санитарного совета фронтов для объединения военно-санитарного дела как на фронте, так и в тылу». В июне-августе 1917-го был создан особый комитет для разработки проекта по объединению военных и общественных организаций на Европейском театре войны. Об эффективности этих мер в свете бурных событий 1917 года судить сложно, но вряд ли они кардинально изменили ситуацию.
Общие санитарные потери русской армии в Первую мировую войну составили 12-13 миллионов, а средние ежегодные потери на один миллион — около 800 тысяч человек. Оппель, пользуясь данными, собранными им на Юго-Западном фронте, пришел к выводу, что из 100 раненых в часть возвращалось 44 (сюда не вошли лазареты дивизий, откуда также возвращались обратно в строй легкораненые). Таким образом, на фронт не попадало больше половины бойцов, из которых 10 процентов умирали, а прочие оставались инвалидами...
Используемая литература:
1. Санитарная служба русской армии в войне 1914-17 гг.. Сб. документов. Куйбышев. 1942.
<span class='edit'>
Добавлено:</span>
Военная медицина в годы Первой мировой войны.
Военно-исторический журнал №8, 2004г.
19 июля(1 августа) 1914 года Германия, а через несколько дней и Австро-Венгрия объявили России войну. Россияне — участники и современники этой войны называли ее Великой Отечественной и Второй Отечественной, ведь всего два года назад страна торжественно отметила столетие Отечественной войны 1812 года — поистине всенародной освободительной войны России против беспримерной по своим масштабам наполеоновской агрессии.
Здравоохранение и военная медицина в начале XX столетия достигли в России больших успехов. В первом десятке лауреатов Нобелевской премии в области естествознания были два русских имени — И.П. Павлов и И.И. Мечников. На XII Международном конгрессе врачей в Москве (1897 г.) российская медицина получила поистине всемирное признание. В 1916 году в России впервые было учреждено Министерство здравоохранения, которое возглавил профессор Императорской военно-медицинской академии (ИВМА) акушер-гинеколог Г.Е. Рейн (1854-1942). Создание единого органа управления здравоохранением было прогрессивным государственным актом, сыгравшим важную роль в улучшении медико-санитарного дела в стране и в армии накануне и в годы Первой мировой войны'.
3(16) сентября 1914 года приказом по военному ведомству № 568 было учреждено Управление верховного начальника санитарной и эвакуационной части во главе с членом Государственного совета генерал-адъютантом принцем А.П. Ольденбургским (1844—1932), наделенным самыми широкими правами и полномочиями. Находясь на театре военных действий, он подчинялся Верховному главнокомандующему, а за его пределами — лично императору. 30 сентября (13 октября) 1914 года приказом Верховного главнокомандующего № 59 при штабах армий были созданы санитарные отделы, начальники которых подчинялись начальнику штаба армии, а по специальности - начальнику санитарной части фронта. Начальники санитарных отделов армий руководили деятельностью корпусных врачей.
Принц А.П. Ольденбургский, не являясь врачом, при решении всех принципиальных вопросов в области военного и гражданского здравоохранения постоянно опирался на своих ближайших консультантов, среди которых были профессор-хирург Р.Р. Вреден, военно-полевой хирург Н.А. Вельяминов, лейб-хирург профессор С.П. Федоров и другие видные деятели российской медицины. В аппарате Управления верховного начальника санитарной и эвакуационной части имелся врачебный отдел, в состав которого входили опытные военные врачи. По свидетельству Н.А. Вельяминова, принц всегда чрезвычайно быстро реагировал на его советы по различным вопросам медицинского обеспечения войск, от чего «дело только выигрывало». Он внимательно прислушивался к мнению не только Н.А. Вельяминова, но и других ученых-хирургов: Р.Р. Вредена, В.А. Оппеля, Н.Н. Бурденко, терапевта М.В. Яновского, окулиста Л.Г. Белярминова и других специалистов, обобщая их рекомендации в форме приказов2.
Вот как оценивал деятельность А.П. Ольденбургского другой свидетель событий -участник Русско-японской и Первой мировой войн военно-полевой хирург профессор С.Р. Миротворцев: «Очень подвижный, он регулярно объезжал фронт... В эти объезды он брал с собою в вагон крупнейших специалистов — хирургов, терапевтов, инфекционистов, эпидемиологов, гигиенистов и т.п. ... Я помню эти объезды на нашем Западном фронте. Как только проходил слух, что принц Ольденбургский приезжает, немедленно начиналась подготовка во всех госпиталях: чистили дворы, вычищали погреба и сараи, белили палаты, красили кровати... Неоднократно я сопровождал его при этих осмотрах и должен сказать, что он был беспощаден при нарушении санитарно-гигиенических правил в госпитале, он был грозой интендантства. Конечно, питание раненых при нем улучшалось... сменялось раненым белье и т.д.»1.
Положительно оценивал деятельность принца А.П. Ольденбургского в годы Первой мировой войны и князь Сергей Евгеньевич Трубецкой, возглавлявший в начале войны санитарный поезд, носивший имя А.П. Ольденбургского. «Принц А.П. Ольденбургский, -- писал он, — ...пользовался огромными правами. Он был человек огромной энергии, но и не меньшей суетливости. В сущности, хороший человек, он любил быть «грозным» и терроризировать людей своим криком. Его страшно боялись, и одно его имя, написанное на нашем поезде, наводило подчас трепет... во время войны он очень подтянул санитарную часть»4.
Много внимания уделял А.П.Ольденбургский развертыванию коечной сети, способной обеспечить прием большого количества раненых и больных. По его приказу в канцелярию ежедневно поступали доклады о наличии свободных мест в лечебных заведениях страны. Для оптимизации приема и распределения раненых и больных по учреждениям Красного Креста, Земского союза и Всероссийского союза городов А.П. Ольденбургский назначил губернаторов своими представителями на местах, разослав им соответствующую инструкцию, в которой указывалось: «Главная ваша обязанность заключается в полной и всесторонней поддержке всех действующих ныне правительственных, общественных и частных организаций в деле помощи раненым и больным воинам»5.
П
РЕДВОЕННАЯ недооценка масштабов будущей войны и возможных потерь привели к тому, что в первый год войны ощущался острый недостаток коечной сети для размещения огромного потока раненых и больных, эвакуируемых с фронта. К 1 (14) ноября 1915 года емкость коечной сети расширилась и составляла уже 783 291 койку, из которых 105 647 принадлежали Российскому обществу Красного Креста (РОКК), а 256 664 — Земскому союзу и Всероссийскому союзу городов. К концу войны количество коек в лечебных учреждениях достигло 1 млн. и было вполне достаточным. Годовые потери действующей армии ранеными не превышали 1200 тыс., а средний оборот койки составлял 70 дней. Коечная сеть военно-медицинского ведомства охватывала лишь 43,2 проц. от общей емкости, а 56,8 %, приходились на долю Красного Креста и других общественных организаций.
Распределение коек между театром военных действий и внутренними районами страны было не совсем рациональным: две трети коек были развернуты в тылу и только одна треть — на фронтах, что предопределило систему «эвакуации, во что бы то ни стало», господствовавшую в течение всей войны.
В начале боевых действий было сформировано всего 52 военно-санитарных транспорта, входе войны количество последних возрастало, однако нормы — по одному на дивизию — достигнуть так и не удалось. К 1 (14) сентября 1915 года было сформировано 15 санитарных автоотрядов в составе 20 санитарных автомобилей (на 4 лежачих) каждый. Достигнуть здесь нормы — по одному санитарному автоотряду на корпус — также не удалось. В период мобилизации было сформировано 46 военно-санитарных поездов. К 1 (14) сентября 1915 года добавилось еще 209 поездов, из них РОКК принадлежало 10, Земскому союзу — 50, Всероссийскому союзу городов — 13 и Общедворянской организации — 21. Таким образом, число военно-санитарных поездов достигло 255, что вполне обеспечивало эвакуацию раненых и больных с театра военных действий в тыл страны''.
Уже в начале войны в стране стал ощущаться недостаток в медикаментах и хирургическом инструментарии. Дело в том, что из 118 наименований медикаментов каталога военного времени 80 предметов ввозились из-за границы, в том числе из Германии и Австро-Венгрии. Это побудило принца А.П. Ольденбургского в октябре 1914 года организовать две комиссии, одну — для рационального распределения имеющегося запаса медикаментов, а другую — для закупки их за границей, для чего государством было выделено 3 млн. рублей. Петроградский завод военно-врачебных заготовлений по приказу А.П. Ольденбургского стал работать в три смены, а Институт экспериментальной медицины обеспечил бесперебойный выпуск вакцин и сывороток. По инициативе принца и на его личные средства было начато производство йода из морских водорослей, а также сбор лекарственных трав на Кавказе (на что было ассигновано 15 тыс. рублей). Летом 1915 года по его указанию Земский союз приступил к строительству фабрики для изготовления лекарств из местного сырья. Все эти меры помогли стабилизировать ситуацию с медицинским снабжением действующей армии и лечебных заведений тыла страны. Особенно благополучно обстояло дело со снабжением войск индивидуальными перевязочными пакетами. Если в начале войны планировалось направлять на фронт в среднем по 710 тыс. пакетов в месяц, то фактически с сентября 1914 по март 1917 года ежемесячно их в среднем отправлялось на фронт по 1 622 400 штук7.
Об энергичной и целеустремленной деятельности принца А.П. Ольденбургского, руководившего военной медициной в Первую мировую войну, свидетельствуют многие исторические факты. Об одном из них рассказывал профессор И.Б. Збарский, сын академика Б.И. Збарского — свидетеля событий того времени, в последующем участника бальзамирования тела В.И. Ленина. В начале войны выяснилось, что в России производился лишь технический неочищенный хлороформ, непригодный для наркоза. Профессору Б.И. Збарскому на Северном Урале в короткие сроки удалось разработать оригинальный способ очистки и изготовления хлороформа для наркоза, о чем он телеграфировал А.П. Ольденбургскому. Ответ пришел через два часа. Принц срочно вызвал его в Петроград с образцами препарата. «Принц Ольденбург-ский принял отца стоя, — пишет И.Б. Збарский, --- спросив его: "Вам, молодой человек, действительно удалось получить наркозный хлороформ?" - - "Да, вот в этом ящичке с двойными стенками я привез образцы, соответствующие требованиям германской фармакопеи". А.П. Ольденбургский приказал дежурному немедленно вызвать генерала Анрепа, профессора Военно-медицинской академии. Как только Анреп пришел, он поручил ему произвести необходимые анализы и дать ответ к 12 часам следующего дня... На следующий день отец с утра поехал в Институт экспериментальной медицины и узнал... что его препарат не уступает лучшим образцам фирмы «Мерке» и что ответ направлен с нарочным в Главное управление армии. На Английской набережной, где помещалось управление, отца принял генерал Иорданский и сказал ему, что его высочество просил Вам передать, что Вы, господин Збарский, совершили патриотическое дело, армия крайне нуждается в хлороформе, и необходимо срочно наладить его производство.
В тот же день отец оформил заявление на патент, охранное свидетельство на который тут же было выслано в Вильву (Северный Урал)... где отец наладил производство наркозного хлороформа и руководил аналитической лабораторией»*.
Так оперативно была решена одна из насущных проблем медицинского обеспечения русской армии в годы Первой мировой войны.
Центральным органом снабжения войск медико-санитарным имуществом, как и в прошлом, являлся Петроградский завод военно-врачебных заготовлений. В ходе войны на фронтах были созданы подвижные отделения полевых аптек из расчета по 1—2 на каждую армию. Эти отделения размещались в 12—13 вагонах и выдвигались по железным дорогам ближе к войскам. На Юго-Западном фронте во время Брусиловского прорыва (1916 г.) создавались даже «летучие отделения полевых аптек» под руководством корпусных врачей, что дало положительные результаты.
О
СНОВНЫМИ этапами медицинской эвакуации раненых и больных в тылах пехотного полка, дивизии и корпуса в эту войну были следующие: передовой перевязочный пункт, развертываемый средствами полкового лазарета в тылу полка; главный перевязочный пункт, развертываемый перевязочным отрядом дивизии позади перевязочных пунктов, возможно ближе к ним, но вне сферы огня (удаление его, как и передовых перевязочных отрядов, от линии фронта не регламентировалось, но обычно передовые отряды развертывались в 1,5—5 км от линии фронта, а главные в 3—6 км от передовых перевязочных пунктов); лазареты, которые развертывались в тылу дивизии для раненых и больных, не нуждавшихся в продолжительном лечении, по решению дивизионного врача и начальника дивизии; головной эвакуационный пункт, развертываемый на головной железнодорожной станции распоряжением начальника санитарной части армий фронта (позднее право их перемещения было дано начальникам санитарных отделов штабов армий).
В ходе войны обстоятельства вынуждали формировать дополнительные этапы медицинской эвакуации: перевязочно-питательные пункты, организуемые в зимнее время и при значительных путях эвакуации чаще всего силами и средствами общественных организаций; армейские приемники, развертываемые у станций железных дорог и в узлах грунтовых путей эвакуации в порядке импровизации средствами военно-медицинских и общественных лечебных учреждений в тех случаях, когда раненые и больные эвакуировались из войсковых соединений на несколько железнодорожных станций, которые не могли быть обеспечены головными эвакопунктами.
Основные этапы медицинской эвакуации имели следующие задачи: передовые перевязочные пункты — оказание первой медицинской помощи раненым, проведение хирургических операций по жизненным показаниям, питание раненых и больных; главные перевязочные пункты — оказание неотложной хирургической и общеврачебной помощи, временное размещение и уход за ранеными до отправления их на следующий этап, сортировка на четыре категории: возвращаемых в строй, следующих в тыл пешком, эвакуируемых в лечебные учреждения и нетранспортабельных. Процент оперируемости раненых здесь, поданным Н.Н. Бурденко, колебался от одного до семи. В.А. Оппель и ряд других фронтовых хирургов настаивали на большем расширении оперативно-хирургической деятельности главных перевязочных пунктов. По их мнению, процент оперируемости здесь можно было поднять до 20 при усилении дивизионных перевязочных отрядов за счет передовых отрядов Красного Креста и других общественных организаций. Однако на практике добиться этого удавалось редко; лазареты дивизии осуществляли лечение раненых и больных, подающих надежду на выздоровление, здесь также оказывалась хирургическая и общеврачебная помощь госпитального характера. Чаще всего они использовались для лечения легкораненых и больных. Головной эвакуационный пункт ведал организацией приема и сортировкой раненых и больных, эвакуацией тяжелораненых и больных в тыловые эвакопункты, задержанием нетранспортабельных, распределением легкораненых по лечебным учреждениям тылового района, направлением инфекционных больных по указаниям начальника санитарной части армий.
Эта общая схема организации лечения и эвакуации раненых и больных в армиях и на фронтах при различных условиях боевой и тыловой обстановки выполнялась, конечно, по-разному и в полной мере часто не выдерживалась1'.
Доврачебная помощь оказывалась ротным фельдшером. Розыск раненых и вынос их с поля боя, оказание первой помощи и доставка на перевязочные пункты возлагались на полковых и дивизионных носильщиков, количество которых по штатам было вполне достаточным. В каждом 16-ротном полку их имелось 128 (по 8 в роте), в четырех полках — 512, в перевязочном отряде дивизии — 200 человек. Таким образом, в дивизии было 712 носильщиков, не считая таковых в артиллерийской бригаде (где имелось 6 носильщиков и 2 санитара в каждой батарее).
Несмотря на это, своевременный и полный вынос раненых обеспечивался далеко не всегда, особенно в тяжелых боях, при неблагоприятных условиях местности и плохих метеоусловиях. В таких случаях работа нередко затягивалась на несколько суток. Носильщики несли большие потери, которые восполнялись всегда с трудом.
Как вспоминал участвовавший в Русско-японской войне в качестве помощника врача, а в Первой мировой — в качестве профессора-консультанта РОКК Н.Н. Бурденко, часто бывало так: «Раненые в полевом бою остаются лежать до наступления темноты, перевязываясь сами или с помощью товарища-соседа, или рядом невдалеке лежащего санитара или же фельдшера». По его данным, из общего числа повязок (1799) были наложены через два часа с момента ранения — 958, в тот же день — 498, в ту же ночь — 294, через сутки — 51. В порядке самопомощи из указанного числа ранений было наложено повязок -338, товарищем — 268, носильщиком — 315, санитаром — 534, фельдшером — 284, врачом — 60. Из 2000 раненых, по его же данным, были доставлены на передовой (полковой) перевязочный пункт с момента ранения: через 6 часов — 879 человек, через 12 часов — 495, через 18 — 383, через 24 — 243. Из этих же раненых, обследованных Н.Н. Бурденко в течение двух суток, были перевязаны 420 человек 5 раз, 673 — 4 раза, 585 — 3 раза, 265 — 2 раза и только 57 человек — 1 раз. Множественность перевязок в войсковом районе, по мнению Н.Н. Бурденко, являлась особенно частым злом, ибо в результате такой чрезмерной активности врачей «рана лишалась самого главного — покоя»№.
Для эвакуации раненых и больных в пехотной дивизии по штату полагалось 146 двуколок (в пехотном полку —.16). В ходе войны количество штатных санитарно-транспортных средств на конной тяге было увеличено до 218 двуколок, что позволило улучшить перевозку пострадавших на грунтовых путях эвакуации. Автомобильный санитарный транспорт к началу войны состоял всего из двух санитарных автомобилей, однако к 1 июля 1917 года на фронтах уже имелось 58 войсковых автосанитарных отрядов, в которых числились 1154 санитарных машины. Кроме этого фронты обслуживали 40 автосанитарных отрядов общественных организаций с 497 машинами. Вьючный санитарный транспорт не был предписан мобилизационным планом, и формирование его началось лишь в 1915 году, когда срочно потребовалось обеспечивать эвакуацию раненых и больных в Карпатах и на Кавказе. Были созданы 24 вьючных санитарных транспорта (в январе 1917г. 12 из них находились в стадии формирования)".
Железнодорожная эвакуация регламентировалась «Временным положением об эвакуации раненых и больных», утвержденным 15 (28) августа 1914 года.
В эвакуационном отношении территория, подведомственная главнокомандующему армиями фронта (театр военных действий), разделялась на корпусной и тыловой районы. В последнем развертывались головные и тыловые эвакопункты. 18 (31) августа 1914 года Главное военно-санитарное управление (ГВСУ) утвердило и опубликовало две инструкции: первая регламентировала сортировку больных и раненых, заразных и душевнобольных, вторая — перевозку их в военно-санитарных поездах. Инструкции отражали работу лечебно-эвакуационных органов от сборного эвакуационного пункта до тылового эвакопункта. Под сборным понимался головной эвакопункт, задачей которого являлась лишь временная госпитализация нетранспортабельных и возвращение в строй легкораненых и больных. Задачами тылового эвакопункта были: госпитализация до выздоровления всех раненых и больных со сроками лечения до 6 недель и временная госпитализация нетранспортабельных (с таким же сроком лечения). Во внутренний район страны должны были эвакуироваться только раненые и больные со сроком лечения более 6 недель. На практике эти требования часто нарушались из-за плохой сортировки, и значительную часть легкораненых и больных отправляли в тыл страны.
Э
ВАКУАЦИЯ раненых и больных достигла в эту войну необычайно больших размеров(полные сведения об этом отсутствуют). Только с августа 1914 по ноябрь 1916 года включительно с фронта в тыловые лечебно-эвакуационные учреждения были доставлены 5 812 935 больных и раненых офицеров и солдат, что в среднем в месяц составляло 116 896 человек. Из числа прибывших было отправлено во внутренний район 2 539 850 человек (43,7 проц.), это не считая отправленных прямыми транзитными поездами. В госпиталях тыловых районов находились до окончательного излечения 3 273 085 человек (56,3 проц.).
Летальность среди госпитализированных солдат здесь равнялась около 2,4 проц. у больных и около 2,6 проц. у раненых; летальность среди больных офицеров — около 1,6 проц., среди раненых — около 2,1 проц. Возвращено в строй солдат: из числа больных — около 44 проц., из числа раненых — 46,5 проц.; из числа больных офицеров — около 68 проц., из числа раненых — около 54 проц. Соотношение количества поступивших в лечебные учреждения тыловых районов больных и раненых было в начале войны 1:2, в 1915 году—2:3, в 1916 году—5:4.
На фронтах к февралю 1917 года (кроме Кавказского) функционировали 195 полевых подвижных и 411 запасных госпиталей военно-медицинского ведомства, а также 76 полевых госпиталей, 215 передовых отрядов и летучек, 242 конно-санитарных транспорта и 157 дезинфекционных отрядов РОКК и других общественных организаций. Во внутреннем районе лечебно-эвакуационная работа осуществлялась распределительными и окружными эвакуационными пунктами. Распределительные эвакуационные пункты были развернуты в Петрограде, Москве, Орле, Курске, Харькове, а позднее в Ростове-на-Дону и Екатеринбурге. По данным опроса, из 33 265 раненых, эвакуируемых из Москвы в сентябре 1915 года, ранения в кисти рук и пальцы составляли 31,5 проц., в нижние и верхние конечности — 82,4 проц. по отношению к общему числу ранений. Ранений с повреждением костей было 38,3 проц., из них пулевых -- 70 проц., шрапнелью — 19,1 проц., осколками снарядов — 10,3 проц., холодным оружием — 0,6 проц12.
В развертывании госпитальной базы тыла страны важнейшую роль играл Петроград. К началу октября 1914 года вето-лице уже имелись 168 вновь открытых госпиталей и лазаретов, даже в Зимнем дворце был развернут госпиталь на 1000 коек. Петроград и его пригороды приобрели облик огромного лечебного центра. Покровительство над всеми военно-лечебными учреждениями Царского Села взяла на себя императрица Александра Федоровна. Императрица и ее дочери Татьяна и Ольга по окончании курса обучения по уходу за ранеными получили свидетельства сестер милосердия военного времени и работали в госпиталях, делая перевязки, ухаживая за ранеными, причем по решению Александры Федоровны ее дочери работали только в палатах для нижних чинов. Для приема раненых и больных, прибывавших с фронта на санитарных поездах, в Петрограде были созданы два распределительных пункта -на Варшавском и Финляндском вокзалах14.
ПРИМЕЧАНИЯ
' Самойлов В.И. История российской медицины. М., 1997. С. 182.
2 Вельяминов Н.А. Очерки военно-санитарного дела русской армии в войне 1914—1917 гг. и воспоминания // Архив Военно-медицинского музея (ВММ) МО РФ. № 52/43073. Т. 1.С. 161.
I Миротворцев С. Страницы жизни. М., 1951. С. 83.
4 Трубецкой С.Е. Минувшее. М.. 1981. С. 94-95.
5 Врачебная газета. 1914. 26 окт.
6 Семека С.Л. Медицина военная //Энциклопедический словарь военной медицины (ЭСВМ). М., 1948.Т. 3. Стб. 870-872.
7 Абрамов П. В. Мировая война1914-1918 гг. // ЭСВМ. М., 1948.Т. 3. Стб. 1110.
* Збарский И. Б. От России до России / Под крышей Мавзолея. Тверь, 1998. С. 195-199.
'' Абрамов П.В. Указ. соч. Стб. 1094-1095.
'"Там же. Стб. 1096.
II Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА).Ф. 2003. Оп. 4. Д. 493. Л. 242-245.
12 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 2068.Л. 91-92.
13 Будко А.А., Селиванов Е.Ф., Журавлев ДА. Санкт- Петербург — центр российской военной и морской медицины // 300 лет военной истории Санкт-Петербурга. СПб., 2003. С. 486—487.
Полковник медицинской службы
А.А. БУДКО,
профессор, доктор
медицинских наук;
полковник медицинской службы
в отставке
Е.Ф. СЕЛИВАНОВ,
кандидат медицинских наук;
Н.Г. ЧИГАРЕВА,
доктор биологических наук
(Санкт- Петербург
<span class='edit'>
Добавлено:</span>
ВОЕННАЯ МЕДИЦИНА В ВОЙНЕ С ЯПОНИЕЙ.
Военно-Исторический Журнал №6, 2004 год.
Конец XIX и начало XX столетия ознаменовались резким обострением российско-японских отношений. Япония стремилась лишить Россию выхода к Тихому океану, захватить остров Сахалин и весь Дальний Восток. 24 января (6 февраля) 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, а в ночь на 27 января (9 февраля) десять японских эсминцев неожиданно, без объявления войны атаковали русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура и вывели из строя русские броненосец и крейсер. С наступлением дня в порту Чемульпо произошел неравный бой с японской эскадрой, в результате которого русские моряки, отказавшись спустить Андреевский флаг и сдаться, потопили крейсер «Варяг» и взорвали канонерскую лодку «Кореец». Лишь на следующий день, 28 января (10 февраля) 1904 года, Япония объявила войну России. Так началась русско-японская война, по мнению многих, самая неудачная из всех войн, которые пришлось вести России на протяжении ее более чем тысячелетней истории.
ПОРАЖЕНИЯ русских на суше и на море следовали одно за другим. Солдаты и матросы совершали великие подвиги: отрезанный от России Порт-Артур героически сражался около года, но все было напрасно.
Россия в этой войне не имела союзников: Германия, Англия и США почти открыто поддерживали Японию, а союзная Франция не оказала никакой помощи. Транссибирская магистраль обрывалась тогда у озера Байкал, Забайкальская железная дорога имела слабую пропускную способность. Путь от Москвы до Маньчжурии занимал до 45 суток. Россия, имея в это время армию в составе более миллиона человек, располагала на Дальнем Востоке группировкой войск, состоявшей всего лишь из 124 тыс. человек при 272 орудиях.
Русский стратегический план ведения этой войны страдал самым губительным пороком - абсолютной недооценкой сил противника, что заранее обрекало его на провал. Все сказанное не могло не отразиться и на медицинском обеспечении боевых действий русских войск в этой войне.
Прежде всего, следует отметить, что не было должного единства в управлении медицинским обеспечением действующих войск. Военное министерство, понимая необходимость выделения санитарной части в самостоятельный отдел полевого управления армии, приказом по военному ведомству № 79 от 23 февраля (7 марта) 1904 года во главе санитарной части поставило строевого генерал-лейтенанта. Под его началом были три отделения (части): медицинская, госпитальная и эвакуационная. В непосредственном подчинении начальника санитарной части армии находились: полевой военно-медицинский инспектор, полевой инспектор госпиталей (генерал, не врач) и главноуполномоченный Российского общества Красного Креста (РОКК), каждый со своим управлением. Сам же начальник санитарной части подчинялся непосредственно командующему армией, что заметно облегчало принятие необходимых решений, касающихся различных сторон медико-санитарного дела. В ходе первого года русско-японской войны возникла необходимость пересмотреть организацию управления военно-медицинским обеспечением и дополнить штаты новыми должностями. В связи с этим к концу 1904 года непосредственно при главнокомандующем были учреждены должности главного полевого военно-медицинского инспектора, главного начальника санитарной части, а также введены главная эвакуационная комиссия и санитарно-статистическое бюро. Основным представителем по медико-санитарному делу при главнокомандующем являлся генерал-лейтенант Ф.Ф. Трепов, исполнявший обязанности главного начальника санитарной части.
Уместно привести мнение участника этой войны известного хирурга Е.В. Павлова, который по свежим впечатлениям писал: «Управление санитарной частью при главнокомандующем, а также и управления начальников санитарных частей армий производят такое впечатление, что лица собственно врачебного персонала находятся все в подчинении у военачальников и не пользуются никакими правами... Ясно проглядывается совершенно незаконный захват власти военными над специально медицинской частью... Главному полевому военно-медицинскому инспектору не подчинено ни одно медицинское лицо, ни одно учреждение, за исключением аптек. Даже полевые военно-медицинские инспекторы, находящиеся при армиях, не подчинены ему, а находятся в непосредственном подчинении у начальников санитарных частей армий... Всматриваясь в эту схему, сразу можно увидеть всю нецелесообразность в организации административного строя санитарной части»'.
Случалось, что военные власти совершенно самостоятельно, игнорируя мнение врачей, распоряжались не только распределением госпиталей, но и порядком и последовательностью эвакуации раненых и больных. Тем не менее, по сравнению с «Положением о военно-врачебных заведениях» 1887 года в ходе русско-японской войны был реализован ряд заметных усовершенствований в организации военно-врачебного дела.
Прежде всего, громоздкие военно-временные госпитали, рассчитанные на 630 мест, были заменены более мобильными и легко управляемыми полевыми подвижными госпиталями на 210 мест. При многих из них с санкции дежурного генерала создавались «слабосильные команды» численностью от 50 до 200 человек. Кроме того, были введены штатные военно-санитарные транспорты и эвакуационные комиссии.
Впрочем, крупные военно-сводные госпитали, большинство которых было сосредоточено в городе Харбине, были необходимы и теперь, но они уже являлись стационарными, хорошо оснащенными и могли принимать на все виды лечения значительно больше раненых и больных. Обратимся снова к мнению Е.В. Павлова. «Нужно отдать полную справедливость, — писал он, -- что было положено очень много старания и забот об устройстве этих госпиталей, организованных в сравнительно очень короткий промежуток времени и притом в зданиях, предназначенных для казарм, а не для госпиталей... Современные требования хирургии, основанные главным образом на чистоте, служили заветом для труда всего врачебного персонала»2.
Снабжение военных госпиталей фармацевтическими, хирургическими и хозяйственными предметами в целом было достаточно хорошим. Кроме того, по своевременно представленным требованиям в госпитали отпускалось все необходимое из склада императрицы Александры Федоровны. Все военно-врачебные заведения, участвовавшие в войне, подразделялись на войсковые и подчиненные органам полевого управления. К первым относились лазареты частей, дивизионные лазареты и полковые госпитали, приданные дивизиям, ко вторым — самостоятельные полевые подвижные госпитали (не приданные дивизиям), а также полевые запасные госпитали, военно-санитарные транспорты, эвакуационные комиссии, полевые аптеки и временные аптечные магазины. Снабжение всех этих учреждений на протяжении всех дней войны было вполне надежным и достаточным.
Лечение раненых и больных предполагалось производить главным образом в пределах Приамурского военного округа, где и размещались наиболее крупные госпитали. Лечебные заведения, открытые в районе сосредоточения армии и состоявшие при войсках, имели основным назначением осуществлять лишь временный уход за больными и ранеными с последующей возможно быстрой эвакуацией их в тыл. Для этой цели уже к концу марта 1904 года были сформированы два военно-санитарных поезда, каждый на 250 человек3.
По штатам мирного времени в войсках, учреждениях и военно-лечебных заведениях бывшего наместничества на Дальнем Востоке состояли 259 врачей, 19 фармацевтов и 816 фельдшеров. К моменту официального объявления Японией войны, 28 января (10 февраля) 1904 года, фактически имелись 243 врача, 21 фармацевт и только 602 фельдшера. По мобилизационному плану штаты военного времени были заметно увеличены и составили: врачей — 817, фармацевтов — 87, фельдшеров -20974.
Некомплект медицинского состава начал быстро восполняться медицинскими чинами, состоявшими на действительной службе, и призванными из запаса. Этому был посвящен именной указ Правительствующему сенату, в котором император повелел призвать на действительную службу медицинских чинов запаса из Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского, Одесского, Московского, Казанского и Кавказского военных округов5. Эти меры возымели действие, и к моменту ратификации мирного договора в октябре 1905 года врачей действительной службы в войсках насчитывалось 913, а призванных из запаса -- 2194. Фармацевтов
числилось 310, а фельдшеров — 8337 человек6.
Таким образом, медицинским персоналом русская армия была относительно обеспечена, что сыграло не последнюю роль в более успешной деятельности медицинской службы по сравнению со всеми другими службами русской армии.
Перед медицинскими работниками войскового звена, а также перед носильщиками ставилась задача быстрейшего выноса раненых с поля боя в укрытие и доставка их в ближайший передовой перевязочный пункт. К сожалению, для выноса раненых каждый пехотный полк располагал всего 128 носильщиками и 32 носилками. Этих сил и средств всегда не хватало. Кроме того, вынос раненых официально считался возможным только во время боевых пауз, а также при благоприятных условиях: наступлении темноты и в тумане. Конечно, эта установка не всегда соблюдалась; движимые желанием как можно быстрее помочь раненым, носильщики работали и под огнем и, конечно, несли большие потери.
Нужно отметить, что штатные носильщики были обучены правилам наложения жгута и навыкам оказания первой помощи. При выходе на поле боя они, кроме носилок, снабжались сумкой с перевязочным материалом и жгутом. Носилок не хватало. Они лопались, терялись, оставались при отступлении на поле боя, и их часто приходилось заменять распространенной имитацией: ружьями, на которые натягивались шинели. Обычно в роли носильщиков в таких случаях выступали строевые солдаты. Как свидетельствует представитель Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов, большинство строевых солдат-носильщиков, «отнеся раненых, возвращались обратно, но были и такие, которые, пользуясь удобным случаем, оставались в тылу и присоединялись к своей части только по окончании боя»7.
Согласно действовавшему тогда «Положению...» для оказания дальнейшей медицинской помощи раненые с поля боя доставлялись на передовой или полковой перевязочный пункт, располагавшийся, в зависимости от обстановки, в 0,5—1,5 версте от линии огня.
На расстоянии 4—6 верст от линии огня устраивались главные перевязочные пункты, роль которых во время больших боев исполняли дивизионные лазареты. Отсюда раненые направлялись уже в полевые подвижные госпитали, а чаще — непосредственно в санитарные поезда для дальнейшего следования в тыл. Объем медицинской помощи на передовых перевязочных пунктах был достаточно ограничен и заключался в выполнении перевязки, наложении транспортных шин и производстве неотложных иногда операций по жизненным показаниям. Кроме того, раненые регистрировались и получали кратковременный отдых и питание. Нередко и этот скромный перечень медицинских услуг полностью не выполнялся. Не всегда удавалось даже установить личность тяжелораненого, находящегося в бессознательном состоянии.
Что касается оперативных вмешательств, то выполнение их предполагалось лишь на главном перевязочном пункте. По мнению доктора М.Г. Штейнберга, «единственное назначение перевязочного пункта заключается в подготовке раненых к транспорту. Всякое хирургическое вмешательство на перевязочном пункте не только не показано, а прямо противопоказано. Пределы оперативной деятельности на нем весьма ограничены»3.
По официальным данным, за всю кампанию на передовых перевязочных пунктах медицинскую помощь получили 74 проц. раненых. Остальные попадали на главный перевязочный пункт, а также в полевые госпитали или лазареты Красного Креста9.
Главный перевязочный пункт, как правило, располагался вне сферы артиллерийского огня и имел транспортные средства, позволявшие доставлять раненых с передовых перевязочных пунктов. Однако именно эти транспортные средства — двуколки — являлись объектом постоянной и обоснованной критики со стороны не только раненых, но и врачей. Транспортировка раненых на главные перевязочные пункты, а затем в ближайшие полевые подвижные госпитали, по мнению Р. Р. Вредена, главного хирурга Маньчжурской армии, являлась наиболее слабой стороной военно-санитарной службы. «Наши безрессорные двуколки, - утверждал он, — вовсе не пригодны для перевозки раненых»10. А доктор Л. Пуссеп пояснял: «Страшная тряска, мучительное подбрасывание на кочках превращают легкораненых в раненных тяжело, а тяжелораненые прибывают в госпиталь безнадежными»".
Объем медицинской помощи на главном перевязочном пункте был также невелик. Однако помимо перевязок и наложения иммобилизации здесь уже выполнялись ампутации, перевязка сосудов, извлечение инородных тел и даже трепанация черепа при витальных показаниях (табл. 1)2. Хирурги В.Б. Гюббенет в осажденном Порт-Артуре и М.И. Гедройц в передовом отряде Красного Креста впервые успешно оперировали раненных в брюшную полость в первые шесть часов после ранения. Задерживались на главных перевязочных пунктах только легкораненые, которых по выздоровлении врачи охотно использовали в качестве служителей. Тяжелораненых старались как можно быстрее отправить на следующий этап медицинской помощи, которым по «Положению...» считался полевой подвижный госпиталь. Но чаще всего приходилось эвакуировать раненых в более отдаленные госпитали, поскольку полевые подвижные госпитали нередко оказывались в стороне от потока раненых.
Основная нагрузка по приему раненых и больных, их стационарному лечению и обслуживанию ложилась, конечно, на персонал тыловых госпиталей, значительное число которых располагалось, как правило, по линиям железных и грунтовых дорог, позволявших осуществлять эвакуацию. Временное переполнение полевых подвижных госпиталей наблюдалось лишь после крупных сражений. В остальных случаях госпитализация в тыловые лечебные заведения осуществлялась своевременно, несмотря на ряд недостатков, отличавших в то время организацию эвакуационного дела. По общему мнению, большинства участников войны и авторов научных публикаций, если организация лечебной помощи в ходе русско-японской войны в целом заслуживала одобрения, то организация эвакуации далеко не всегда была удовлетворительной.
Говоря о госпиталях, следует подчеркнуть, что оснащение и содержание их, в общем, вполне отвечали санитарным требованиям, что было заслугой не только главных врачей, но и командования. В «Харбинском вестнике», например, был опубликован характерный приказ генерал-лейтенанта Надарова, перепечатанный затем газетой «Новости»: «Прошу генерал-лейтенанта Куколя к врачебным заведениям предъявлять следующие два мои основные требования: 1) чтобы помещения госпиталей содержались чище, чем моя квартира, и 2) чтобы госпитальное белье стиралось и содержалось чище того белья, которое у меня. Вообще прошу главное внимание уделять живому делу, а бумажную деятельность ставить на второй план»13.
В медико-тактическом отношении госпитальное дело в ходе войны получило новое направление: наметилась и даже была осуществлена некоторая специализация госпиталей. В частности, появилась возможность выделить госпитали хирургического или инфекционного профиля. В Харбине возникли самостоятельные сводные госпитали для венерических, офтальмологических и оториноларингологических больных. Специализацию госпиталей применяли и в системе учреждений Красного Креста. Например, в Харбине 15 (28) декабря 1904 года был открыт центральный психиатрический госпиталь с подготовленным к работе с таким контингентом больных штатом врачей и обслуживающего персонала. Небольшие лазареты и пункты приема душевнобольных имелись в Чите, Омске и Красноярске. В предыдущих войнах душевнобольные не регистрировались и тем более не выделялись в особые группы. А в ходе русско-японской войны только до 15 (28) декабря 1904 года из Харбина были отправлены в глубокий тыл 224 душевнобольных14.
Наметившаяся специализация госпиталей в дальнейшем получила широкое распространение и окончательно оправдала себя в годы Первой мировой войны. В войне с Японией госпиталей терапевтического профиля не было, что объяснялось, прежде всего, сравнительно небольшой заболеваемостью в русской армии в эту войну.
По заключению комиссии Главного военно-санитарного управления (ГВСУ), «минувшая кампания по сравнению с предшествовавшими войнами отличалась незначительными заболеваемостью и смертностью от болезней, а также слабым развитием острозаразных болезней, нигде не давших значительных эпидемий»15.
Сказанное подтверждается и статистическими показателями за период с 27 января (9 февраля) 1904 года по 1 (14) января 1906 года. В этот период в армии заболели 13 998 офицеров и 391 912 нижних чинов, умерли из них соответственно 229 и 10 233 человека16.
Спасала от эпидемий, прежде всего напряженная и кропотливая работа российских медиков по профилактике и лечению инфекционных заболеваний.
Еще в 1887 году в состав полевых формирований, приданных дивизиям, был включен дезинфекционный отряд (один на соединение), а в 1904 году в состав средств, не приданных дивизиям, вошел санитарно-гигиенический отряд (один на корпус). Важным фактором в улучшении санитарно-гигиенического обеспечения действующей армии явилось введение штатной должности армейского врача-гигиениста, врача для поручений при нем, а также походной лаборатории. Среди нештатных противоэпидемических формирований на театре военных действий имелись центральные и «летучие» санитарные отряды, оснащенные бактериологическими лабораториями, дезинфекционные отряды РОКК и других общественных организаций. Часть полевых госпиталей также была обеспечена химико-бактериологическими лабораториями, дезинфекционными камерами, укомплектована специально подготовленным персоналом.
Объем оперативных вмешательств в дивизионных лазаретах в русско-японскую войну 1904—1905 гг.
Сражения Число дивизионных лазаретов Принято раненых Сделано операций
ампутаций перевязок сосудов прочих
Под Ляояном 14 6441 15 26 231
На реке Шахэ 17 13396 25 9 274
Под Мукденом 18 15651 23 12 223
В первые три месяца войны из Военно-медицинской академии на Дальний Восток были откомандированы 15 врачей-терапевтов, специалистов в области бактериологии и современных методов дезинфекции. Несомненную пользу в предупреждении распространения заразных болезней принесли и специально сформированные «летучие» дезинфекционные отряды, выезжавшие в случае необходимости в части и районы, где возникала опасность эпидемических вспышек. Созданы они были по инициативе и указанию главнокомандующего Маньчжурской армией генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина. В состав каждого такого отряда входили четыре врача-бактериолога.
Следует добавить, что во время русско-японской войны впервые были применены на практике военные железнодорожные дезинфекционные отряды, введенные приказом по военному ведомству № 688 1904 года. Формирование их было вызвано тем, что интенсивное передвижение воинских поездов по Сибирской железной дороге не могло не отражаться на ухудшении ее санитарного состояния, а последнее в свою очередь могло содействовать возникновению эпидемий, занесенных с театра военных действий. Личный состав дезинфекционного отряда состоял из двух врачей, трех фельдшеров, десяти дезинфекторов и нескольких рабочих. Первый такой железнодорожный дезотряд был сформирован в память С.П. Боткина в Санкт-Петербурге и прошел подготовку в Барачной больнице под руководством доктора В.А. Левашова. Этот отряд полностью оправдал свое предназначение, как и все остальные.
Конечно, далеко не все в организации военно-санитарного дела в ходе русско-японской войны заслуживает одобрения и положительной оценки. Наряду с определенными достижениями и успехами имелись и крупные недостатки, многие из которых не удалось устранить вплоть до окончания боевых действий. В первую очередь это касается проблемы эвакуации раненых и больных.
Как проходил начальный этап эвакуации, т. е. доставка раненых с поля боя на ближайшие перевязочные пункты, уже изложено выше. Не лучше было состояние эвакуации и на последующих ее этапах: от полевых подвижных госпиталей и дивизионных лазаретов до тыловых госпиталей и на военно-санитарных поездах — в тыловые районы Дальнего Востока и Сибири.
Инициатором создания военно-санитарных поездов выступило командование Московского военного округа, которое сформировало первый такой поезд из 19 вагонов и отправило его на восток 15 {28} февраля 1904 года. Из медицинского состава его обслуживали 3 врача, 36 санитаров и 5 сестер милосердия. Вскоре был подготовлен и отправлен еще один поезд, а затем формирование их пошло довольно быстро, и к началу Ляоянского сражения, в августе 1904 года, на Дальнем Востоке действовали уже 17 специальных военно-санитарных поездов. В дальнейшем общее их число достигло 38 единиц17.
В районе армии были временные санитарные поезда двух типов: с постоянным подвижным составом из товарных вагонов, приспособленных для перевозки раненых и больных, и с прицепленными теплушками. Число таких поездов было непостоянным и зависело от интенсивности боевых действий и числа раненых и больных. К концу кампании в армии было 24 поезда военного ведомства и 23 — частной помощи. Конечно, подобные поезда заметно отличались в худшую сторону от специальных военно-санитарных поездов как по медицинскому и хозяйственному оснащению, так и по организации повседневного обслуживания перевозимых контингентов.
В деле эвакуации раненых и больных, а также оказания им врачебной помощи, снабжения лечебных учреждений личным составом и всем необходимым весьма выгодно отличались возможности Российского общества Красного Креста.
Результаты лечения больных солдат и офицеров русской армии в русско-японскую войну 1904—1905 гг.
Находившиеся на лечении Абсолютное число В процентах
Выздоровевшие 254621 62,7
Признанные инвалидами и уволенные 20 108 5,6
Умершие в лечебных учреждениях Дальнего Востока 10462 2,0
Эвакуированные в Россию 1 04 359 25,3
Оставшиеся в лечебных учреждениях к 1 января 1906 года 16360 4,4
Итого 405910 100,0
Силами Красного Креста было развернуто большое число госпиталей в районе действующей армии и особенно в тыловых районах. Например, в Забайкалье до середины октября 1904 года почти все госпитали принадлежали Красному Кресту, да и впоследствии большинство коек для больных предоставлял именно Красный Крест: 4295 против 2400 коек военного ведомства. Много хорошо оснащенных и обеспеченных личным составом госпиталей Красного Креста находилось и в других тыловых районах. Е.В. Павлов, работавший в системе Красного Креста, отмечал, что для этих госпиталей отводились лучшие здания, а медико-санитарный персонал оплачивался лучше, чем в военных госпиталях, что и привлекало туда людей. Располагая достаточным финансовым запасом, Красный Крест смог довести свои расходы до 29 360 587 рублей, т. е. в три раза больше, чем за период Турецкой кампании18.
Хорошо выглядели и лазареты РОКК. Один из них, носивший имя генерала М.П. Кауфмана, находился во Владивостоке и располагал 600 койками. Полы и стены в палатах были заново выкрашены. В лазаретах имелись отдельные перевязочная и операционная комнаты с необходимым набором хирургических инструментов, гипса и перевязочного материала. По отчетам Главного управления РОКК, к 15 (28) июля 1905 года Красный Крест располагал на Дальнем Востоке 360 врачами (из них 11 женщин) и 1487 сестрами милосердия. В помощь врачам были приданы 44 студента, а среди санитаров 1433 были наемными и 584 — из нижних чинов19.
Что касается учета и отчетности, то нужно признать, что сбор статистических сведений на театре военных действий в начале русско-японской войны был организован плохо и подчас полностью отсутствовал. Штатами военного времени специального органа для этой цели предусмотрено не было. Лишь в конце 1904 года было учреждено санитарно-статистическое бюро при управлении главного начальника санитарной части, преобразованное в июле 1905 года в санитарно-статистическое отделение в составе начальника отделения, двух его помощников, небольшого числа фельдшеров и писарей. Просуществовало оно до июня 1906 года. Силами бюро, а затем отделения велся учет потерь в отдельных боях, количества убитых и раненых, контуженных, пропавших без вести и попавших в плен за всю войну.
Необходимый учет должен был вестись в госпиталях и лазаретах, а также и в ходе эвакуации, что всегда вызывало определенные затруднения. Тем не менее, в 1914 году в результате работы специальной комиссии ГВСУ под руководством доктора Н. Козловского был издан санитарно-статистический очерк, а три с лишним десятилетия спустя, в 1947 году, вышел в свет справочный труд Л.С. Каминского и С.А. Новосельского, в котором имелись более точные сведения о потерях нашей армии в русско-японскую войну.
За весь период войны были ранены и контужены 151 944 человека, из которых 487 {0,3 проц.) скончались на поле боя, 132 322 (67,1 проц.) отправлены в лечебные учреждения, 13 710 (9 проц.) остались в строю, а 5425 человек (3,6 проц.} были взяты в плен. Подавляющее число раненых и убитых приходится на время ожесточенных боев второй половины 1904-го и первой половины 1905 года под Ляояном, на реке Шахэ, под Сандепу и Мукденом. Только за время этих боев были убиты 17 633, ранены и контужены 106 507 человек20.
Представляют немалый интерес также показатели результатов лечения 405 910 больных, поступивших за время войны в госпитали и лазареты Дальнего Востока (см. табл. 221).
В целом следует признать, что в годы русско-японской войны, в отличие от многих других государственных ведомств, военные медики и медики Российского общества Красного Креста, действуя сообща, в основном справились с поставленной перед ними тяжелой задачей. Одновременно в ходе войны был выявлен и ряд недостатков, устранение которых позволило в дальнейшем улучшить материальное снабжение лечебных учреждений, серьезно заняться вопросами эвакуации на всех ее этапах, а также значительно повысить роль санитарно-гигиенических и лабораторных исследований в предупреждении и лечении заболеваний военного времени.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Павлов Е. На Дальнем Востоке в 1905 году. Из наблюдений во время войны с Японией. СПб, 1907. С. 131, 132.
1 Там же. С. 70.
3 Русско-японская война 1904— 1905гг. СПб, 1910. Т. П. Ч. 2. С. 511.
1 Война с Японией 1904—1905 гг.: Санитарно-статистический отчет. Пг, 1914. С. 9.
5 Летопись войны с Японией. СПб, 1904. №33. С. 623.
'' Война с Японией... С. 10.
I Мартынов Е.И. Из начального опыта русско-японской войны. СПб, 1907. С. 134.
* Штейнберг М.Г. Пределы хирургической помощи на перевязочном пункте // Воен.-мед. журнал. 1908. Апр. С. 697.
'' Война с Японией... С. 84.
'" Вреден Р.Р. Из наблюдений хирурга в русско-японскую войну // Русский врач. 1905. № 50. С. 1560.
II Пуссеп Л. Письмо с войны //Русский врач. 1905. № 18. С. 506.
'- Война с Японией... С. 87.
II Новости. 1905. 8 (21) февраля.
14 Шумков Г.Е. Эвакуация душевнобольных с Дальнего Востока // Воен.-мед. журнал. 1905. Июнь. С. 315.
" Война с Японией... С. 3.
III Там же. С. 14.
" Потирловский П. П. Эвакуация в современную войну // Воен.-мед. журнал. 1908. Апр. С. 704.
'" Левин ГЛ. Отчет о деятельности военно-санитарного поезда № 1 // Воен.-мед. журнал. 1905. Июль. С. 851.
19 Коварский Г.О. Эвакуация в Забайкалье больных и раненых в русско-японскую войну // Воен.-мед. журнал. 1911. Апр. С. 716.
2(1 Каминский Л.С., Новоселъский С.А. Потери в прежних войнах (1756-1918). Л.,1947. С. 39.
:| Там же. С. 43.
Полковник медицинской службы А.А.БУДКО,
доктор медицинских наук, профессор;
полковник медицинской службы
в отставке
Е.Ф. СЕЛИВАНОВ,
кандидат медицинских наук
Сообщение отредактировал БОРГЕЗЕ: 26 Октябрь 2005 - 23:04
Помощь
Цитата